1

Не так Барри Робинсон планировал провести этот день. Определенно, не так.
Закрывая глаза на то, что он повздорил со своим сменщиком и теперь был вынужден выполнять все доставки самостоятельно, эта история с девчонкой, хоть и тешила мнимые остатки его самолюбия, все-таки доставляла скорее проблемы, чем гордость за себя самого. Он отстал часа на три от расписания, которое и без этого наступало ему на пятки, потратил массу лишнего горючего, помогая вытащить увязшую в грязи карету скорой помощи, порядком перенервничал, ожидая прибытия полиции, и теперь обнаружил себя подписавшимся в роли волонтера на какие-то поиски, которые совершенно не входили в его планы.

Кряхтя в почти что в такт порыкивающему двигателю грузовика, добряк-Робинсон (речь тут идет вовсе не о его душевной доброте, а скорее о добротной окружности его живота) чиркал спичками, и чертыхаясь скорее по-привычке, чем испытывая реальную на то необходимость, пытался прикурить пожёванную папиросу. На приборную панель его старого самосвала был кинут распакованный, но не начатый сандвич, на соседнем сидении покоился открытый термос и небрежно брошенные рядом рукавицы, весь салон кабины был усеян раскиданными и распиханными по все щели бумагами (начиная от кассовых чеков на пончики Сэра МакВалла, заканчивая накладными на отгрузку товара), а в ногах валялись фантики.
Барри обильно потел, — что не добавляло ему ни привлекательности, ни свежести, а также весьма часто случалось с людьми, попавшими в стрессовую ситуацию, — постоянно поправлял свою глуповатую вязанную шапку и в перерывах между нервным сопением продолжал свои попытки отравить себя дозой никотина.

Он не был человеком смелым. Не был тем, кого можно было ставить в пример окружающим. Не был успешным. Вообще не был значимым. Отнюдь, ему скорее соответствовала характеристика пресмыкающегося передо всеми неудачника, которому чудом повезло ухватиться за стабильную и сравнительно прибыльную должность. Совсем не исключено, что вырасти Барри где-нибудь в Нью-Йорке, то он давно бы закончил свои дни в какой-нибудь сточной канаве, сказав кому-нибудь что-нибудь лишнее, или же не посмотрев по сторонам в дождливый мрачный день.
Отчасти даже удивительно, что такому, как он, выпала подобная честь.

К тому моменту, когда из ночной темноты его взгляд выхватил приближающиеся огоньки света, сигарета пришла в полную негодность, а от пота промок его аляпистый свитер. Барри выхватил самокрутку из губ, подался немного вперед и внимательно всмотрелся вдаль — среди густо сплетенных ветвей, обступивших узкую грунтовую дорогу почти вплотную, местами проглядывали вспышки света, словно кто-то вел мощный фонарик по невидимым волнам. Барри заметно напрягся (хотя, разумеется, разумом понимал суть происходящего) и крепко схватился своими мясистыми пальцами за затертую баранку руля.

— Едут. — Гаркнул он наконец-то, но потом, словно что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу и распахнул дверь кабины. — Едут! — Его взволнованный голос прокатился по небольшой опушке, площадка под стоянку на которой была буквально вымята в подлеске чем-то тяжелым, и явно не далече, чем пару часов назад. — Детектив Рафферти. — Объемное тело вывалилось из кабины вслед за головой. Борясь с одышкой, Барри Робинсон поспешил по размытой дороге немного назад: туда, где на такой же вымятой грузовиком площадке стояла в ожидании машина мистера Рафферти. — Сэр, они свернули от железной дороги, сэр. — Чуть поскользнувшись у задней двери, Робинсон грохнул своей пятерней по крыше легковушки (явно в попытке удержаться на ногах, а не из желания довести детектива-инспектора до инфаркта). — Еще минут пять и будут у нас.

2

— Сэм...
То ли слово, то ли мычание. Сдавленное и неразборчивое, с трудом доносящееся до слуха несуществующего слушателя и практически растворившееся в шаркающих звуках возни — таких же интенсивных, каковы были попытки чего-то неизвестного докопаться до его легких, пытаясь проникнуть сквозь уставшие ребра.
Понимание происходящего с ним то приходило, то, внезапно, ускользало, проворно растворяясь в черной дымке чего-то незнакомого. Изредка сквозь нее доносился блеклый теплый свет, бивший, почему-то, только в один глаз, и звуки стучавшего по крыше дождя, начавшегося, по всей видимости, недавно. Что-то мешало дышать, что-то давило на ноги и принудительно обволакивало теплом, от которого мокрой стала футболка, а по лбу струились тонкие соленые дорожки. Что-то, или быть может кто-то, обдавало его горячим воздухом, бившим в подбородок с тем же ритмом, с которым что-то давило на живот.
Что-то или кто-то.
— Сэм...
Разум не торопился с пробуждением, позволяя ему дрейфовать между реальностью и сном столько, сколько потребуется мозгу или же до тех пор, пока в эту историю не вклинится кто-то еще.
— Сэм.
Очередной пинок по ребрам заставил его сморщиться и мотнуть головой, ошибочно отгоняя невидимое что-то от своего лица, а не тела, в то время как тело вновь подверглось давлению.
Через силу, он заставил себя разлепить глаза.
— Хватит... — Его собственный голос казался Торину незнакомым, хриплым и каким-то... неправильным. Равно, как неправильным казался странный привкус, сбившийся у корня языка — что-то среднее, между горечью "Макклелландса" и горечью изжоги, планомерно скатившихся по пищеводу из-за неблагоразумной позы хозяина сего тела.
Тот, кого звали Сэмом, подобными подробностями тела под ним не интересовался, в связи с чем поторопился отреагировать на пробуждение Торина самым разумным, из предрекаемых, образом — поднявшись на все имеющиеся конечности и обильно покрыв лицо мальчишки результатами слюноотделения по средствам горячего мягкого языка.
— Блять. — Уолш дернулся, отворачиваясь к диванным подушкам, и закрылся руками. — Хватит! — Привыкнуть к такому поведению животного оказалось сложнее, чем Торин представлял себе, в тот момент, когда соглашался на эту свою роль — роль то ли няньки, то ли друга черному слюнявому ребенку-переростку по-имени Сэм.
Команды "хватит" ребенок, само собой, не знал, поэтому продолжил делиться своими слюнями с мальчишкой, самозабвенно вылизывая теперь уже мальчишеский затылок, определенно полагая, что подобным образом совершает нечто очень хорошее и желанное. И если честно, спустя несколько секунд Торин был близок к тому, чтобы смириться с данным поведением, и позволить себе провалиться в дремоту снова, как вдруг, в считанных сантиметрах от его собственного уха, на повышенных и почти надрывных тонах, раздалось звенящее и пронзительное "ГАВ!".
Подскочив в горизонтальной плоскости, Уолш с чувством проматерился, и практически столкнув с себя собаку, с трудом сел на диване.
Пространство вокруг, в так волне в желудке, село вместе с ним.
Шумно выдохнув и коснувшись рукой живота, мальчишка поджал губы, сдерживая неприятный позыв изнутри — "Макклелландс" недвусмысленно попросился наружу, перепутав выходы. Сволочь.
Он несколько раз проглотил горечь, снова шумно выдохнул, и, отталкивая лезущую под руку морду, дотянулся до оставленной рядом на столике бутылки, из которой давеча сумел убить треть от початого. Спиртное вновь знакомо обожгло горло, не надолго перебивая неприятный привкус — он, несомненно, вернется через несколько минут.
— Сэм, отвали. — Очередным настойчивым жестом Торин отодвинул от себя черную морду и кое-как поднялся на ноги, повинуясь режущей боли внизу живота. — Сэм, сказал же, отстань! — Сэму, впрочем, было все равно, что ему сказали. Беспечно виляя хвостом, он засеменил вслед за пошатывающимся мальчишкой в сторону ванной, и, несомненно, снес бы его непосредственно в чашу, не захлопни Уолш дверь прямо перед собачьим носом.
Снаружи послышался обиженный скулеж.

Стараясь игнорировать его, ТиДжей развинтил правый вентиль смесителя и, набрав в раковину немного воды, поспешил зачерпнуть ее, чтобы следом обильно обдать ею собственное лицо — холод, тот час, пронзительно врезался в нервы, отзываясь резкой болью в глазах и висках, но, ожидаемо, притупляя тошноту.
Он повторил свое действие еще пару раз, обтирая затылок и шею, смачивая волосы на затылке и висках, пробираясь охлажденными пальцами к темечку, стремясь привести себя в сравнительный порядок...

Скулеж за дверью сменился скрежетом когтей, насилующих дерево — резким, настойчивым и пронзительным. Отхаркнув остатки горечи в раковину, Джордан поторопился спустить воду, и, стаскивая рядом висящее полотенце, переместился к унитазу, позволяя себе наконец избавиться от режущей боли. Собака, меж тем, униматься не торопилась, явно находя свое занятие весьма увлекательным и плюя на то, что сейчас оное было близко к пытке для самого Торина.

Минутой позже он отпер дверь.
— Ты хочешь, чтобы нас обоих убили, да? — Ловя Сэма за ошейник, он не позволил псу проникнуть в ванную, и захлопнул за собою дверь, выходя. — Не порти мебель, Сэм. Отец мне за это "спасибо" не скажет.
Виляя из-за путающегося под ногами Сэма, Торин кое-как вернулся к дивану, то и дело ловя пса за лопатки, чтобы не упасть. Сознание, понемногу, прояснялось. Вот только радости это не прибавляло.
Упав рядом с пультом от телевизора, мальчишка попытался собрать себя воедино — синхронизировать мысли, чувства, обоняние и зрение и понять, наконец, происходящее мозгом, а не подсознанием. Получилось едва ли. Сэм, между тем, снова запрыгнул на софу рядом с ним и принялся теперь уже беспрепятственно вылизывать мальчишеское ухо — сопротивляться его настойчивости у ТиДжея не было ни сил, ни желания. Во всяком случае сейчас.
Его блуждающий взгляд скользнул по мелькающему изображению на экране, переместился на покосившиеся кухонные шкафы, шагнул на книжную полку и оттуда спустился на стол перед ним, где мирно покоились брошенные им снимки — куски глянцевой бумаги, прибывшие в этот дом несколькими часами ранее. Куски бумаги, ставшие причиной его нынешнего состояния.
Выдохнув не менее шумно, чем прежде, Торин подался немного вперед, чтобы подцепить пальцами один из них и воззриться на него уже с меньшим шоком, чем несколькими часами ранее. Воззриться на то, что было запечатлено на нем, и вновь задаться вопросом — "почему"?
Почему это произошло? Почему с ними? Почему такое возможно? Почему кому-то потребовалось запечатлеть это? Зачем? Для чего? И кому?

Джордан уже давно не ассоциировал себя с ребенком, — слишком много воды утекло из его детства за последние годы, — но даже с учетом своей мнимой взрослости не мог ни дать себе вразумительных ответов, ни оставаться равнодушным к тому, что видел. Не мог, хотя и хотел бы.

Бумага вернулась на прежнее место, а костлявые пальцы снова обняли горло "Макклелландса" — когда невозможно ответить на собственные вопросы, лучше всего вовсе забыть их. Хотя бы временно. Хотя бы ненадолго. Иначе они сделают все возможное и невозможное, чтобы свести тебя с ума... Не так ли?

Проглотить очередную порцию высокоградусного пойла оказалось несколько сложнее, чем прежде — казалось, что полость желудка была существенно переполнена, хотя Уолш и знал, что это не так. Он вернул бутылку на место через минуту-другую и следом поднял со столика перед ним то, что некогда служило старыми наручными часами — циферблат с на половину отрезанными ремешками.
— Дерьмо! — Со стоном, полным не столько разочарования, сколько раздражения, ТиДжей откинулся на подушки дивана, чтобы в следующий миг поднять себя одним резким рывком. Время, черт по нему не лестен, по всей видимости решило его доконать. — Может я тебе просто дверь открою, а ты сам дойдешь? — Обращаясь словно бы к стульям, Уолш проплыл мимо кухонного стола к одному из них, на который ранее была сброшена вся его уличная одежда. — Пес ты умный, дорогу знаешь. Вот нафига мне тебя отводить, скажи на милость? — Голова Торина скрылась в недрах шерстяного свитера, чтобы вскоре вынырнуть из высокой горловины. — Ладно, можешь не отвечать. С тобой и так все понятно. — С трудом сохраняя баланс он надел джинсы, носки, ботинки и прежде, чем нырнуть во все еще сырую куртку, щелкнул кнопкой питания телевизора, сменяя мерцающую картинку черным экраном. — Ну что? Пойдем? Или может у меня останешься?

У него Сэм, разумеется, оставаться не пожелал. Во всяком случае, если судить по тому, с каким энтузиазмом черный детина вертелся у входной двери.

На ходу натягивая куртку, Торин вывалился на веранду, закрыл за собой дверь и, не без возни посадив Сэма на поводок, повел собаку на запад, не слишком разбирая дороги. Уличная тьма, спустившаяся на Хили несколькими часами ранее, вновь нагоняла на Уолша дремоту и даже холодный дождь, неприятно бивший по лицу, был не в состоянии прогнать ее полностью. Цепляясь за пожеванный поводок несколько слабоватой хваткой, Торин, время от времени, ловил себя на мысли, что не столько он ведет Сэма куда-либо, сколько Сэм тащит его в неизвестном направлении. И что важнее — ему, Торину, было совершенно все равно, в каком именно.

Тем не менее, где-то получасом позднее, он стоял уже на другом крыльце и задумчиво созерцал дверь перед собственным носом, не в силах осознать того, что нежеланная прогулка уже на половину завершена, и все, что от него требуется на данном этапе, это поднять руку и постучать в проклятую дверь перед ним.

3

Хапойа всегда придерживался правила - либо въебывай, либо завали ебало. Простого и понятного миру правила, которое определяло саму суть жизни и четко подразделяло живущих ее на два лагеря: въебывающих и проебывающих.
Да простят нас литераторы за такую прямолинейность.
Простое правило, умещающееся в четыре слова. Столь любимое всеми, когда дело доходит до обмусоливаний и столь тяжело соблюдаемое, когда вопрос касается постоянного предварения постулата в жизнь. Пиздеть могут и умеют все. Въебывают из них лишь единицы, и лишь тысячные после точки из них добиваются успеха. Почему? Потому что сложно. Почему? Потому что можно сесть на шею. Почему? Потому что не всем это нужно. Почему?
Потому что всегда хочется, чтобы кто-то сделал это за тебя.
Жизнь научила, объяснила и разложила Хапойа по почкам, что за него в этой гребанной жизни никто и ничего делать не собирается. Либо он берет лопату в свои руки и начинает разгребать себе дорогу среди дерьма, либо рано или поздно утонет в нем, как в начале его жизненного пути откинулась его мать, а несколькими годами назад от нынешней точки, не последовал за ней и его старший братец. Оставив его одного. Оставив его ни с чем.
Жизнь - это всего лишь бескрайнее море с дерьмом, в которое брошены все, но выплыть удается только единицам. И среди этих единиц уже точно не окажутся кредитный менеджер Винсент Торгад, раскидавший свои мозги по кафельному полу некогда привлекательного заведения, его супруга - Моника, чье некогда миленькое личико теперь напоминает вход в черную дыру, двое их детишек, которые вообще-то никому не мешали, но оставлять их не было смысла, а также с десяток других посетителей и работников кафе, и случайных путников, которым судьба не соблаговолила проходить мимо.
Судьба - сука, что поделать. Они не были первыми, они не станут последними. Ни сегодня и уж точно не в перспективе на "всегда".
Такова жизнь. К этому привыкаешь.

Хапойа переступил с ноги на ногу. Оставаясь скрытым за несколькими тоннами высокой бетонной колоны, он смотрел перед собой тем взглядом, что одни люди считают пустым, а другие - задумчивым. Смотрел и ждал того, чего ждут все в моменты перестрелок - шанса убить или шанса быть убитым.
Впрочем, нет. Не совсем так.
Хапойа никого не убивал. Пока что нет. Клан не доверял ему оружие на таких мероприятиях. Пока что не доверял.
Хапойа не убивал, Хапойа был тем, кто помогал убивать. Направлял, наблюдал, выжидал, считал. Расставлял приоритеты. Говорил, куда идти, когда идти, когда убивать, когда отступать и когда умирать. Хапойа был тем, кем Кавальканте учили его быть - одним из них, одним из клана, одним из семьи Кавалли. Тем, кто, в отличие от большинства, способен думать наперед и предугадывать.

Он прикрыл веки на секунду - набравшиеся пыли глаза резало, жгло и щипало. Также мерзко, как если бы в них насыпали песка.

- Двое на крыше автозаправки. - Проговорил он тихо. - Четверо рассредоточены на третьем этаже напротив. Держат выходы. Перекрывают любое движение, значит вряд ли видят именно нас. - Его черные брови оставались абсолютно прямы, не выдавая ни грамма напряжения, словно бы подобное происходившему сейчас для Хапойа чем-то вроде нормы. - На севере однозначно есть окружение. Скорее всего они в машинах. Уйти через административную часть не получится.
- Хочешь сказать, они нас ждали?
- Хочу сказать, что заказ был не на Торгада. Заказ был на нас.

Второе правило, которого придерживался Хапойа - всегда будет честен перед самим собой, даже если это предполагает говорить вслух о своих... Оплошностях.
Оплошности Хапойа допускал нечасто, но сегодня - черт возьми, ну почему сегодня? - был именно тот самый случай. Случай, когда Хапойа не увидел ферзя на шахматной доске. Случай, когда не возразил Кавалли. Случай, когда так хотел получить одобрения Эйба Кавальканте, что согласился с ним не вдумываясь.
Подставил всех их.

Воцарилось очередное длительное молчание, прерывая лишь редкими всхлипами пока еще живой официантки и похожими на мышиное пищание, позывами ужаса нескольких других заложников, судьба которых была столь предопределена, что где-то, на самом дне своей души, Хапойа испытывал в их отношении скупую каплю сострадания. Смерть, как часть чужого плана относительно твоей жизни, никогда не была чем-то... правильным. Она была лишь фактом. Частью все того же гребаного мира. Мира, в котором им всем приходилось жить.

- Идеи? - Спокойно, словно на сеансе спа-релаксации поинтересовался Эйб у Хапойа, у своего брата, и еще троих рослых ребят, державших автоматы в боевой готовности.
- Попробуем убрать их всех? - Диего переглянулся с братом. - Освободим себе дорогу и уйдем.
- Или пойдем клином. - Подал голос Роб. - Три на три. Как в тогда в Чаде. Прикрываем друг-друга и в ближайший фургон.
- Допустимо. - Кивнул Эйб.
- Мальчишку придется бросить. - Заметил Хоган.
- Недопустимо.
- Его убью Эйб, если мы сунемся. - Пояснил Диего.
- Его убьет семья, если он останется.
- Заткинитесь на секундочку. - Хапойа медленно открыл глаза и скосил их на братьев. - Слышите?
Снаружи послышался рычащий женский голос, не совсем вежливо предлагающий им сдаться.
- Копы.
- Что-то они долго.
- И чего будем делать?
Эйб выглянул из-за угла помещения, повернув голову так, чтобы его было лучше слышно и лающим басом озвучил мнение большинства.
- Только после того, как натяну вашу сладкую задницу на свой здоровый член, милочка! - Он перевел взгляд с зияющей в фасаде дыры на мальчишку и добавил значительно тише. - Если я переброшу тебе автомат, сможешь ее нейтрализовать?
- Вряд ли. - Ответил Хапойа все с тем же хладнокровием, продолжая успешно создавать видимость того, что происходящее его нисколько не волновало. - Я ее не вижу. - Его взгляд был устремлен в уцелевшее из наклоненных настенных зеркал, открывавшее вид не только на залитый кровью пол заведения но и на ту часть улицы, куда еще могли подъезжать автомобили.
- Роб?
Боровоподобный мужик, под два метра ростом и не меньше того в обхвате, вскинув винтовку высунулся из своего укрытия, пытаясь в перекрестье найти нужную ему голову.
- Прячется за баками. Убрать ее?
- Какое, к хуям, убрать, Робби? - Эйб скривил рожу так, что недельная щетина натянулась на подбородке, как иголки на жопе ежика. - Я телок просто так не убиваю, мудло ты плоскомозгое. Припугни ее просто... Но чтоб больше носа не высовывала.
- Ну, дело твое конечно. - Роб лязгнул затвором. - Я бы снес и дело с концом.
Тишину разорвал очередной оглушительный выстрел, зазвеневший эхом во всех стеклах. Пуля просвистела по помещению, вырвалась на улицу, и разорвав стенки мусорного бака на куски, разрезала воздух в нескольких сантиметрах от шеи незнакомки и на всей скорости впилась в стену на другой стороны улицы, высвободив сноп осколков.
Эйб глянул на Робина, Робин - утвердительно кивнул и снова лязгнул затвором.
- Следующая придет по назначению, дорогуша! - Крикнул он, как бы предугадывая мысли Эйба. - Поднимай свою сладкую задницу и уноси ее к хуям отсюда. Другого предупреждения не будет!

Хапойа выдохнул и крепко стиснул зубы. С начала представления прошло уже минут двадцать. То, что за это время сюда подтянулось только два патруля, говорило о двух вещах: первое - кто-то предупредил 76-е отделение и те не оповестили своих ребят; второе - теперь у них не более десяти минут, до того момента, пока не поднимут вертушки. Как только легавые перекроют воздух - пизда настанет всем. И им. И чудилам.

- Есть идея. - Обратил на себя внимание мальчишка. - Но придется убить оставшихся заложников.
- Выкладывай.
- Объявим, что у нас заложник. И что мы убьем его, если они не дадут уйти.
- Кто не даст?
- Копы.
- А что с ребятам этого ... Что там происходит?

Они разом заткнулись и аккуратно высунулись из своих укрытий. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы увидеть в окно возню в доме напротив - несколько этажей вверх, приоткрытая створка окна, а за ней - один верзила не то душит, ни то имеет сзади другого.
- Развелось пидорасов. Уже на работе сдержаться не могут!
- Это наши?
- Я это хуйло волосатое первый раз вижу! Если и наш, то не из приближенных.
Они заткнулись снова, напряженно наблюдая за развязкой борьбы между снайпером и тем, чью причастность определить пока что не удавалось.
Если он из Семьи, то почему не сигнализирует? Если из полиции, то почему без оружия? Если из... Минуточку... это еще кто?
- Вижу трех ребят на крыше на одиннадцать часов. - Констатировал Хапойа и снова выглянул из укрытия. Просто, чтобы убедиться. - Эти точно не из шайки Крея. - Он присел на корточки, медленно повернулся лицом к колоне и сощурился так крепко, что глаза заболели... - Хоган! - Он поманил пальцем человека за стойкой. - Дай-ка на секундочку...
Винтовка перелетела в его руки - не без труда, Хапойа поймал ее не отрывая взгляда от крыши семиэтажки, на которую прежде они внимания почему-то не обращали.
Вскинув оружие, он медленно наклонился к прицелу и прикрыл глаз.
- Кажется, в нашей ебле нарисовывается третья сторона, парни.
- Тройничок - это всегда хорошо.  - Ухмыльнулся Робин. - Чур я жарю и мне же отсасывают.
- Какой же ты все-таки кретин, Уолш. Просто немыслимый!
- Заткинесь, блять, оба! - Рявкнул Эйб, куда громче, чем следовало - запуганная до смерти официантка пронзительно взвизгнула и, подскочив на ноги, ринулась прочь из злосчастного кафе, оступаясь и поскальзываясь.

Остановить ее никто не пытался - пуля, пробившая череп, как только девчонка высунулась на улицу, была слишком предсказуемым сценарием для всех. Серое вещество разлетелось по асфальту за секунду до того, как там же распласталось безжизненное тело.
Кто-то из заложников зарыдал в голос, не выдерживая усиливающегося нервного напряжения.

Эйб тихо выдохнул.
- Похоже, парни из Банка переместились в наши угодия. - Произнес он скорее уставшим голосом, чем воодушевленным.
- Судя по траектории пули, да. - Диео, который все это время сидел на корточках в проеме, где значилась табличка "только для персонала", вытащил из черной куртки пачку крепких, совсем не популярных у большинства, сигарет и крепко затянулся, почесывая перемазанным в техническом масле пальцем выбритый висок. - Полиция будет через минут пять.
- Меньше. - Спокойно возразил Хапойа, прислушиваясь к усиленной сирене.
- Запад сейчас свободен. - Диего выдохнул сизый дым и продолжил, глядя на брата. - Если выйдем все - заметят быстро. Если отвлечем внимание - кто-то сможет уйти.
- Берите мальчишку и валите. - Робин дотянулся до руки Диего и забрал у него одну из сигарет, тоже закуривая. - Я отвлеку их на себя. Встретимся у Маттео.
- Тащить мальчишку к Маттео? - Эйб нахмурился.
- А что ты предлагаешь? - Уточнил брат.
- Этот педофил заберет его как оплату. Нет. Давай что-нибудь другое. Я может быть и убийца, но не продаю детей педофилам.
- Можно подумать, ему не понравится. - Ухмыльнулся Диего и, на зло брату, показал неприличный жест руками.
- Можно попробовать залечь в Эдингеме. Я поговорю со своими. Попытаюсь выяснить, кто стоит за этим...
- Эдингем годится как вариант. Но что потом?
- Решим когда придет время, сейчас не об этом думать надо!
- Копы подъезжают. - Напомнил Хапойа.
Они снова замолчали и прислушались. Сирены, разрезающие своим надрывным воплем воздух, с каждой секундой звучали все громче и громче. Саммер-стрит уже, должно быть, перекрыт. Юстон сайд, скорее всего, перекроют в ближайшие минуты...
Время начинало активно наступать на пятки.
- Заложников придется убрать. - Констатировал Робин. - Нам не нужны свидетели.
Эйб сухо кивнул.
Эту партию они проиграли всухую. Тут и обсуждать нечего. А оставлять после себя свидетелей означало бы подписать себе не только смертный приговор, но и обеспечить крах всей проделанной работе: трупы не скажут полиции ничего, напуганные идиоты - выложат все до последней капли. И даже если случайному человеку их разговоры никакой ясности не дадут, все же, попав в любой иной рабочий союз, они моментально сложатся в смертельные для дела компроматы.
Перемещаясь за серией колон так, что при всем желании снять его было бы невозможно, Эйб пробрался к западному выходу из помещения. Диего и Хоган проследовали за ним.
Из всех оставшихся в помещении людей Кавалли, только у этих троих был шанс уйти живыми под перекрестным огнем. Понимали это все и никаких возражений не испытывали.
- Через неделю в Эдингеме. Кастельоне я предупрежу. - Эйб кивнул Робину и еще одному такому же как Робин верзиле, а затем добавил, переведя взгляд на мальчишку. - Узнай, кто решил подтянуться на нашу вечеринку в качестве 3rd party.
И они исчезли. Скрылись в темном коридоре, ведущем к западному выходу из бц и парковке.
Паузы не было. Не было томных взглядов в пустоту, вздохов, театральных прощаний. Не было ничего, что зрители так любят смотреть в кинотеатрах, а авторы - писать в своих вшивых книжках. Робин поднялся на ноги, пятью четкими выстрелами отправил на тот свет оставшихся заложников и, переглянувшись с напарником, без предупреждений схватил Хапойа за волосы, выворачивая его голову так, что кадык проступил под кожей как-то неестественно сильно.
- У меня заложник! - Рявкнул он на оповещение. - Сейчас я и мой напарник выйдем из этого помещения, сядем в автомобиль и уедем! - Он оставался в тени, при этом намеренно держа Хапойа так, чтобы с некоторых ракурсов его тело было видно наблюдателям.
То, что пуля до сих пор не лишила мозгов и его черепную коробку, обнадеживало и говорило о том, что у стрелков в доме напротив либо имелись моральные постулаты, либо возникли проблемы. - Если кто-нибудь попробует нам помешать - мальчишка умрет! - Он показательно встряхнул Хапойа, которому, при всем понимании, эта задумка нравилась все меньше с каждой секундой. - Если кто-то шевельнется, попытается взяться за оружие, заговорить с ним или кем-то из нас - мальчишка умрет! - Он передал винтовку верзиле рядом, а сам взял у него браунинг, плотно прижал дуло к мальчишескому затылку и добавил куда тише. - Ну что, сученыш? Пора идти...